Как я учусь жить в Вене
Адаптация в Австрии — это взрослые отношения без искры
Продавец шавухи посоветовал мне идти на языковые курсы. Иначе, говорит, хорошую работу в Австрии не найти. Теперь карьерные консультации мне раздаёт личный кебаб-коуч. Других местных собеседников у меня нет. Разве что старики на улице иногда спрашивают, какой сейчас год или в какой стороне кладбище. Я от всех отмахиваюсь: «Найн-найн» (нет-нет), чтобы ни на что случайно не согласиться. Тактика рабочая, но адаптации не помогает.
На курсы я тоже не хожу, но занимаюсь с репетитором. Эти встречи — что-то среднее между уроками языка и психотерапией: я учусь не только говорить, но и как-то любить австрийский. Никогда немецкоязычные страны не вызывали у меня интерес. Но вот я здесь, среди людей, которые говорят «битте» и «данке», словно расставляют мебель по углам.
Чтобы понять их, я гуляю по улицам и площадям, заглядываю в храмы, бары, библиотеки и музеи. Даже на местные стендапы ходил. Экспаты шутят: «Австрийцы — неприветливые». Австрийцы сидят в первом ряду и хохочут: «Ну да, мы такие, а что?»
Иногда я исследую город в одиночестве, но чаще — с Алисой. Бывает, что мы бродим вечерами вдоль сияющих витрин, и тогда жена комментирует всё, что видит.
— О, ботиночки прикольные. Ох, какая ваза интересная. Ох, какой мужик молодец — усадил всю семью в «Мерс» и повёз.
— Где это? — всматриваюсь я в манекены.
Однажды зависли у лавки с православным мерчем. За стеклом возник серб. «Австрия — не моя чашка чая», — сказал он и выдал нам шесть шотов со сливами и набор для курения ладана. А торговец CBD, к которому мы зачастили, вдруг заговорил по-русски. На витринах — мужики на мерсах, за витринами — мужики с коноплей и ладаном.
В целом жизнь здесь тихая, погода радует, люди — любезные, никто тебя не трогает. Главное — мусор сортируй. Но любить страну за её прилизанное благополучие — это как любить женщину за идеальный маникюр.
С Сербией была искра, здесь — взрослые отношения. Мы с Австрией — как 45-летние молодожёны: сдерживая зевоту, привыкаем друг к другу, терпеливо ждём, когда из нашей притирки вспыхнет огонёк. Тогда и разговор польётся, и собеседники найдутся. Через год, возможно, я буду показывать старикам дорогу к кладбищу.
Или они — мне.