Зимнее утро может быть классным
Если проснуться в будний день пораньше. Где-нибудь на окраине центра. В чужой комнате, на чужой кровати
Eдва рассвет, а за дверью слышно, как ее соседи журчат в толчке. Как пищат их будильники, как матерным шепотом славят они новый день. Все в бегах, минуты расписаны. А я обкончал полусонную подружку и кусок прикроватной стены. Моя сперма оставляет ожоги на ее коже. Беги, смывай пока не прожгло до костей. День только начинается, а я уже прожил его не зря. Поэтому лежу и радуюсь, поэтому думаю, что пора домой.
Утренние ритуалы. Нахуй ваши клозеты, ворсинки на щетках, колечки волос в раковине, пахнущие мокрыми собаками полотенца. Мерзкие белые люди, хи-хи. Коммунальная жизнь, ненавижу. Вот еще смотреть на гульфики ее соседей… Встречаться с ними на маслянистой кухне, сидеть на нагретом их жопами стульчаке. Я что, бомж какой-то? У меня есть дом, свой стульчак, свои неотложные дела. Одни махом запрыгиваю в штаны. Мои ноские и тяжелые карго. В окне напротив — Атриум, а на нем рекламные лица. Один похож на Егора Жукова. Доброго ранку, Егор. Что там намалевал Покрас Лампас. Искусство придумали, чтобы маскировать ТЦшки.
Ныряю в толстовку и сразу в куртку. Отдираю корки с припувших век. Глоточек вина из вчерашней бутылки (для свежести дыхания). Выхожу из комнаты, чуть не сшибаю с ног Вову в трусиках. Тот чуть не сшибает занявший полкоридора электросамокат. Закатывает глаза. Чешет подмышку. Буквы сами лезут изо рта: «П И Д О Р».
Расступитесь, еб вашу мать, я спешу. За собой не спущу. Раз ботинок, два ботинок, звякнул ключ и хрустнул замок. Она выбегает проводить, замотанная в полотенце, прямо из ванны. Не хочет прощаться, но целует. Очень ласково, пахнет цветами. Такая маленькая, но упругая грудь. Внизу опять шевельнулось. Ее сожители слышат наши стоны по утрам. Еще до первого будильника. Пафф Дэдди говорил: все главные дела делай утром. Ему я верю.
Вонючий лифт и подъед, так может вонять лишь в приличных районах. На улице морозец крепко хватает за бока. Первое что вижу — оранжевый дворник-монголоид с лопатой. Секира на плече. Иду не застегиваясь, только ширинку. 20 метров и переход. В серой кишке беру горячий американо. Долговязый стакан 0,5, ягодный сладкий сироп. Удивительная мерзость. Настоящее блаженство.
В метро гонки на выживание. Каждый страрается быть быстрее всех. Быстрее протистунться в турникет, быстрее встать на эскалатор, быстрее прыгнуть в вагон. Каждый хочет могилку с оградой.
Я начинаю просыпаться. Ощущаю как торчу в этом мире. Спешу, но не тороплюсь. Небрежно накинуты слои одежды. Мой член припух от долгой работы. В нем отстреливает каждый шаг по ступенькам. У нас зима, но мне не холодно, у нас Москва, а спешить некуда. Я уже пил и ебался, пил и ебался сегодня, куда мне спешить?
На трех вокзалах утром мне нравится больше. Утром нет ментов. При свете дня я ни кажусь никому подозрительным. В последний раз меня шмонал здесь «уголовный розыск». Так и представились — мы уголовный розык. В штатском, смотрели историю в Яндекс-Картах. Ненавижу эту блядскую опричину, эту быдляцкую страну, эту постоянную паранойу, которая преследует меня даже в это утро. Я просто двигаюсь быстрей нее, но не тороплюсь, я все люблю в темпе. Уже изобрели вейп, уже изобрели вакцину Спутник, еще не изобрели статью о «дискредитации». Ненавижу сраные Яндекс-Карты, пользуюсь Гуглом.
Утром в область едут одни отщепенцы. В основном старики и бомжи. Самая спокойная публика. Достаю мемуары Роберта Капы. Взял с ее полки. Роберт пишет про Вторую мировую, но очень весело, я бы сказал хвастливо. Только пьет и рискует жизнью, шалит с дамами, снова пьет и рискует жизнью. Успевает еще делать снимки. Мне он скорее нравится. В электричке во всю заработала печь. Очень плавно постукивает поезд, а за окном слоенное небо, серые дома, серые леса с белыми снежными пятнами. Воняет мокрым железом, засохшим пивом. Иногда пахнет пирогами или носками. Русский Ковчег — это пригородная собака. Бомжи, мигранты и сердобольные бабки. Еще вчерашние зеки. Начинаю дремать.
Всего 20 минут и выхожу на своей платформе. У турникетов скучает тетка в синем бомбере «Охрана». У нее даже нет своей будки. Просто ходит весь день по платформе взад и вперед. Наверняка думает, что в тюрьме ей жилось лучше. Перехожу на другую сторону по нависному мосту. В области холоднее, ветер шлепает по ушам, поезда пахнут копотью. Захожу в маленькую ТЦ-шку в Макдак, за еще одним кофе. Местный фудкорт — приемная криминальных подростков. Иногда они кричат прохожим «АУЕ», «АУЕ». Арсен кричит им — А-е,а-е, а-е. Бандиты мешкают.
С моего подъезда начинается моя маленькая Япония. Ровный красный круг на блоснежном полотне. Тут все чистое и новенькое, иногда с нарочитыми несовершенствами. Серебристый лифт доставляет меня на башню, встравляю ключ. Открываю дверь и вижу сразу всю квартиру. Студия — всего одна комната + балкон. Зато какие белые потолки и стены, нежно-серые гладкие полы, красивые белые шкафчики, флаг Хезбаллы в вазочке, стопки любимых книг. Колоночка JBL на салфетке, POWER, набираю полную комнату звуков.
Я живу в мире меланхоличных мелодий Сакамото. Я живу в мире пахучих рэперских пизд. У меня однотонные чашечки, однотонные столешницы, однотонные рукояти ножей. Я принимаю душ, чищу зубы, мою голову, мою член. Потом вспоминаю сладкое утро и быстро дрочу. Думаю, конечно же, о подружке. Наудивление быстро кончаю. Надеваю все самое свежее. Твердый хлОпок. На столе все еще кофе-Макдак. Сажусь за свой белый стол, открываю перломутровый комп и пишу в рабочий чат: Доброе утро, коллеги, сегодня продолжу работать над текстом «Что возможные санкции против РФ означают для Пекина». Наши читатели охуеют, точно.
В моем окне виден только МКАД. Он течет как водораздел между двумя мирами. Как река Амударья, между средневиковым Афганистаном и моей светско-узбекской родиной. Эх, отправиться бы туда, посмотреть как живут приграничные кишлаки. Однажды — обязательно, но сначала к своей подружке. Переночевать бы там еще хоть пару раз. Ае-ае.
